И Намор - В третью стражу [СИ]
Снега не было уже в Бресте. За окном висела сплошная облачность с намеком на дождь – ни звезд, ни луны. Мелькающие там и здесь россыпи огоньков городков и деревень, черные поля; быстро бегущие серые сосны и елки; голые, — без листьев и чуть белее – стволы берез, подсвеченные неровным мелькающим светом из соседних вагонов.
Поезд шел с изрядной скоростью.
Низкий гудок локомотива превратился в пронзительный свист и заставил вздрогнуть.
Вагон дернулся. На мгновенье стало темно, Татьяна зажмурилась, — под закрытыми веками летали белые мушки – и через пару секунд все-таки открыла глаза...
За окном в ярком свете луны белели бесконечные, укрытые снегом поля, яркие звезды до горизонта, вдоль полотна – деревья в белых шапках, и ни единого электрического проблеска.
Свист смолк. Снаружи пролетел сноп искр, резко потянуло гарью.
"Что случилось?"... — Татьяна не додумала мысль, как тут же эхом в голове отозвалось "Que se passe-t-il? (что происходит?)... La locomotive s'est cassйe ?" — и почему-то возник образ паровоза.
"Паровоз? Какой паровоз?!"
Только тут Татьяна осознала изменения в пейзаже за окном и заметила, что на столике вдруг появилась лампа с розовым абажуром антикварной конструкции. Она протянула руку и щелкнула выключателем... Пластик и синтетика отделки купе сменились бронзой и деревом, пространства до противоположенной стены стало больше и там была еще одна дверь! Татьяна резко встала, успев подумать "ноги затекли" и ударилась коленной чашечкой о стойку крепления столика.
— Ммммлять... — вырвалось вслух непроизвольно, и также непроизвольно добавилось — Мммerde...
Острая боль полыхнула искрами в глазах, Татьяна откинулась назад на сиденье, боль исчезла, но и тело она перестала чувствовать, притом что видела как собственная рука потянулась к колену...
"Собственная?"
И тут же услышала речь, совершенно определенно истекающую из ее собственных уст, но воспринимаемую ею как-то со стороны, словно чужую:
— Ма-шье-нэ-са-ль!
"Матерюсь! По-французски!!? Как?!" — И эхом откликнулось в голове: — "Больнооо... А как еще я могу ругаться?! Что происходит???"
"Похоже, я брежу..." — "... Я – ку-ку?"
"Ущипнуть", — в смысле "ущипнуться", вспомнилось вдруг народное средство. Но там, вроде бы, речь шла о выявлении сна, или нет?
"Коленка болит!"
"Не чувствую".
"Ущипну!"
— Ай! — На этот раз Татьяна почувствовала не только боль, но и руки, и ноги, и...
"Здорово я треснулась!"
"Я не чувствую!!!"
"Ох! — Татьяна попыталась "взять себя в руки" — Кажется, это называется раздвоение личности... Шизофрения!"
И эхо в голове тут же откликнулось, объясняя то, чего Татьяна отроду не знала: "Shizo – раскалывать, френ – ум, рассудок. Это на древнегреческом".
"О как! — Татьяне стало весело — "Я теперь что, и греческий знаю и древний?"
"Si, madam, а в лицее вы что учили?"
"В лицее? В каком, нахрен, лицее? Ты кто?"
"Я?! Я — Жаннет, Жаннет Буссэ. А ты?"
"Голова ужасно болит...У тебя или у меня?"
"Голова моя – значит у меня, но я не чувствую..."
"Вот так, голова твоя, а болит, как моя собственная!"
"А я захотела чтоб боль прошла – теперь и тела не чувствую, но вижу-слышу-обоняю".
"Запах чувствуешь? Почему гарью тянет? Аааа... Это же паровоз! Откуда он взялся? Сто лет как их уже..."
"А что должно быть? Это же поезд, а раз поезд..."
"Ох! Я не помню, когда последний раз "живой" паровоз видела! Стой! А год, год какой на дворе?"
"Тридцать пятый. А какой еще может быть?
"Тридцать пятый?! Вот так!.. Это ж... Семьдесят четыре года!"
От грандиозности рухнувшего на нее знания Татьяна впала в ступор. Жаннет тоже затихла – даже мыслей никаких, словно уснули обе.
Сколько так просидели – непонятно, но ноги затекли уже по-настоящему, и Татьяна шевельнулась, меняя позу.
"Сколько ни сиди – много не высидишь!" — Пронеслась в голове здравая мысль.
"Итак, налицо шизофрения, а нам нужен результат обратный, как там по-гречески?"
"Krasiz – смешивание, слияние. То есть, красизофрения"
"Погоди, но греки называют словом krasi – вино! И значит, займемся винолечением!"
"Энотерапия?[94]"
"Почему? Ах, вот так! И вина нет? А что есть? Подожди, дай образ саквояжа".
"Понятно, везем контрабандой гостинец?... Что ж, тогда по-русски – водки? Хм... А я то наших мужиков не понимала, когда они утверждали, что "здесь без стакана не разобраться" — уважаю!" — Пришла к неожиданному выводу Татьяна и улыбнулась собственной столь изощренной сентенции.
"Ну вот, уже сказывается философское образование Жаннет, — решила она, принимая очередную дозу "лекарства". — И значит, "неприятность эту мы переживем!"
Ну а после третьей дозы, началась внутренняя разборка...
"А как тебя в Москву занесло?"
"В 1932 году русский белоэмигрант – фамилия его Горгулов – застрелил из пистолета Президента Франции Думера. Президент пришел на выставку, а там... В общем, Горгулова задержали, и он заявил, что убил "Отца Республики", чтобы подтолкнуть Францию к действиям против СССР. И хотя выглядело это сущим бредом, но так и получилось! Председатель совета министров Тардье, а он тогда был главной фигурой в политике Франции, заявил, что Горгулов агент НКВД и что "Юманите" — газета наших коммунистов – все знала заранее, и поэтому сразу же после убийства – когда никто еще и не предполагал вообще, кто такой убийца – назвала Горгулова белогвардейцем!
Ну и начали наших активистов арестовывать... Пришлось и мне уйти на нелегальное положение, потом товарищи переправили в Германию, а там уже встретилась с советским резидентом. А потом ясно: Москва, разведшкола..."
"Шпионка, бакалавр, комсомолка, и...просто красавица ", — улыбнулась Татьяна, разглядывая собственно-чужое отражение в зеркале... "Самое смешное, ты похожа на меня... в молодости!" — одобрила Татьяна продолжая улыбаться.
"Сколько тебе? Двадцать три? Вот, б... В смысле, это же надо! В дочки годишься..., ну, не в дочки – в племянницы" — ответила Татьяна на ехидный вопрос Жаннет: "В каком возрасте у вас "там" считается уже приличным рожать?"
"Не допрос, разумеется, а собеседование. Резюме я твоего не видела... Да, приходилось людей, понимаешь ли, принимать. В банки, как и в разведку, с улицы не берут – и анкета, и личное впечатление, и тестирование. Тестирование? Думаю, его еще здесь не изобрели – разве что зачатки. Хотя постой! Бине же был француз! Ну, не важно. Дают тебе кучу вопросов и заданий, на которые уже тысячи самых разных людей отвечали и по ответам определяют, когда и о чем ты можешь соврать, как быстро соображаешь, в чем разберешься, а что тебе лучше и не предлагать...
Рация, азбука Морзе. Работа на ключе... Да, я видела в кино. В смысле, в синема.
Стреляем из пистолета... Из такого? И такого? Ах, это вообще револьвер! Интересно, подруга, девки пляшут! Значит, и фотографируем, проявляем-закрепляем – сложнова-то, у нас такое уже забыли... Но неважно!
А чего же тебя автомобили-то водить не научили? Не принято? Понятно. Не уверена, что сумею здешние водить, хотя я вроде бы не забыла еще, как без автоматической коробки передач... Ладно, при случае попробуем...
Ох, девочка моя, тебя и покрутило...
Но и мы не лыком шиты, не "Шиком" бриты... Тоже не бреешь? — Таня посмотрела на "свои" ноги, а как же... вроде у вас еще депиляторов не придумали? Воском? Ужас! Это же какая боль! Да, женщины... и не такое терпим, а красоты много не бывает, — усмехнувшись, согласилась Татьяна. — Ну, что, еще капельку?"
"Да, у меня тоже не сахар...", — "думала" уже Таня, — "Хотя и жаловаться, вроде бы, было не на что. Замуж выскочила на пятом курсе за лейтенанта, в девяносто первом. Да, университет, филфак... А потом началось – страну развалили. Армию топтали все кому не лень, помоталась тогда с мужем по гарнизонам: ни работы, ни условий для нормальной жизни, а у него зарплата – курам на смех, и командировки в горячие точки, там он и попивать начал...".
"А я психовать... ребенка не случилось... В общем, уехала домой к матери, а там и развелась. Поработала в школе – английский преподавала, а потом, когда от кризиса оправились – рванула в Москву. Банки как раз на подъеме были. Иностранные – филиалы открывали, — вот и устроилась, курсы менеджеров-администраторов, так и кручусь... Уборщицы, секретари, водители, первичный подбор персонала, карандаши, ручки, туалетная бумага, чай – кофе... потанцуем... Нет, это не входит, это шутка такая русская..."
И внутренний моно-диалог продолжился, закручиваясь как стальная пружина, чтобы где-то когда-то распрямиться со всей силы, и то ли убить, то ли, напротив, создать заново: